1. История вопроса

2. Ложные теории и верные догадки

   2.1. Ложные теории

   2.2. Догадки

      2.2.1. Врождённость юмора как психологического явления

      2.2.2. Агрессивная природа юмора

      2.2.3. Социальное значение юмора

      2.2.4. Смех как выражение удовольствия

      2.2.5. Условия для возникновения смешного

      2.2.6. Попытки математического подхода

3. Смешное как защитная функция

   3.1. Военный юмор

   3.2. Политический юмор

   3.3. Еврейский юмор

   3.4. Пир во время чумы

4. Классификации комического

5. Теория юмора

6. Экспериментальная проверка

7. Абстрактные анекдоты

7. Абстрактные анекдоты.

Пример #18.

По стене ползет кирпич
– Красной Армии привет.
Я в натуре водолаз
– Тоже семечки грызу.

Пример #19.

Едет червяк зимой на велосипеде, смотрит: а на проводах между столбами корова качается. Слез он с велосипеда, пощупал колесо и говорит: 
– Это к весне, наверно...

Следует признаться, что разработанная теория была не в состоянии объяснить природу смешного абстрактных анекдотов. В них нет общей для всего смешного черты. В них нет загадки, неопределённости, того светящегося противоречия, которое следует разгадать в анекдоте обычном и получить от этого напряжения интеллекта удовольствие, приводящее к взрыву смеха. Но над этими анекдотами смеются, смеются искренне, значит что-то в них есть. И это что-то нуждается в разъяснении. Без этого наша теория повиснет в воздухе.

Проанализируем следующий анекдот:

Пример #20.

По стене ползет кирпич, видит - висит календарь. 
– Который час? – спрашивает кирпич. 
– Среда, – отвечает календарь. 
– Ура! – обрадовался кирпич, – Скоро лето!

В обычном анекдоте недоразумение, вызванное диалогом между кирпичом и календарём, было бы расшифровано в последней фразе и расшифровано логичным образом. Все концы сошлись бы. А здесь все нити остаются оборванными. Отсутствует смысл, логика.
Попробуем подойти к анализу этого класса анекдотов так же, как мы делали это в предыдущих разделах. Обобщим факты:

✓Абстрактный анекдот существует. Это реальность.
✓Он доставляет слушателям удовольствие. Искреннее удовольствие.
✓Этот класс анекдотов – для подготовленных слушателей.

Можно предположить, что слушатели устали от обычных анекдотов и возник запрос на нечто новое, экстравагантное, как это происходило в стихах, живописи, музыке.
Новое в искусстве создаётся вначале для избранных, «объевшихся» привычными формами знатоков. Если неподготовленный читатель раскроет сборник Велимира Хлебникова, он вскоре его и... закроет. Четырёхстопный ямб куда милее.

Если человек, пожелавший стать любителем живописи, начнёт знакомство с ней с полотен Пикассо или Гогена, он вряд ли найдёт в их картинах отдохновение сердца. Его потянет на Шишкина, Репина, Рафаэля. То же и с современными формами классической музыки. Читатель, хоть раз побывавший на концерте модернистской музыки, согласится, что это, пожалуй, единственное, что нельзя назвать «тихим ужасом». Вагнер и Чайковский несравнимо лучше.

Но профессионалам и настоящим любителям, которые превзошли традиционное искусство, оно может в конце концов наскучить, исчерпать себя. Им не интересны Шишкин и Пушкин. Они сыты «Утром в сосновом лесу», «Русланом и Людмилой» и «Щелкунчиком». Им нужны новые формы.

В юморе такой формой стал абстрактный анекдот. Легче всего было бы определить абстрактный анекдот, как анекдот бессмысленный.

Но подобное определение не пояснит нам, почему люди смеются над этими анекдотами и... смеются в нужном месте, то есть, одновременно. Именно в этой одновременности будем искать ключ к их пониманию.

Как было рассмотрено в главе 5, все анекдоты строятся по стандартной схеме. В любом из них есть момент, которого слушатели ждут, боясь пропустить. Это и есть развязка, завершающая фраза, trigger, punch line. О приближении punch line слушатели обычно догадываются по ходу рассказа, а сама она является, как правило, завершающей фразой или словом. После неё следует короткая пауза, во время которой слушатели ищут ответ на загадку, соль анекдота.

В абстрактном анекдоте присутствуют все эти элементы, кроме одного: в нём нет разгадки. Но опытный слушатель знает, что разгадка должна быть и что ему под силу найти её за 1 – 2 сек. Но он её не находит. И тогда... он приходит к пониманию, что разгадки нет, ему подсунули ловко сфабрикованный суррогат. И он смеётся. Над чем, над собой, что его так ловко одурачили? Вернёмся на две фразы назад: слушатель приходит к пониманию – вот оно! Загадка состоит именно в том, что её не просто нет, но нет там, где в настоящем анекдоте она должна была бы находиться. Слушатель находит пустое место и с торжеством показывает на него:

Вот оно, вот здесь должна быть соль анекдота! Я узнал это место! Я – настоящий знаток юмора!

Поверим такому слушателю, что анекдотное искусство ради искусства тоже имеет право быть. Автор честно признаётся, что абстрактные анекдоты не занимают видного места в его сердце.

Теперь мы можем дать более глубокое определение:

«Соль» абстрактного анекдота состоит в отсутствии смысла там, и именно там, где он находится в анекдотах обычных.

Абстрактные анекдоты – это юмор, построенный на юморе. Для военных анекдотов питательной почвой служит быт и работа военных, для скабрезных шуток – секс во всех его проявлениях. Питательной почвой для абстрактных анекдотов служит сам юмор. На нём они построены и на нём, можно сказать, паразитируют.

Правда, не все авторы и пользователи абстрактных анекдотов разделяют эту точку зрения. Приходится с огорчением признать, что в рубриках абстрактных анекдотов всё чаще можно увидеть и обычные. С абстрактными их объединяет не построение анекдота, но вторичные признаки: кирпичи, бегемоты, коровы, утюги и пр.

Мы не исследовали абстрактные анекдоты в предыдущих рассуждениях. Теория наша возникла до того, как абстрактные анекдоты появились на свет, поэтому они не были предметом рассмотрения. Но теория оказалась способной объяснить и то, что не было первоначально предметом анализа. Она оказалась более универсальной, чем объект исследований. И это внушает оптимизм.

Заключение.

Подведём итоги. Уже в первых письменных источниках, оставленных нашими отдалёнными предками, имеются свидетельства того, что юмор был с нами всегда.

Человечество развивалось, появлялись науки, сначала естественные, затем инженерные, а за ними - философские. С началом философии начались исследования юмора. Не все письменные источники дошли до нас, но то, что уцелело, не оставляет сомнений, что смешное всегда занимало великие умы основоположников и корифеев науки о человеке и обществе.

Общество шло вперёд, учёные умы всё глубже проникали в тайные глубины человеческой души. Но вместе с науками о человеке развивался и человеческий юмор. Грубые комедии Аристофана, веселившие древних греков, превратились в утончённое искусство, за хитроумной вуалью которого было всё труднее рассмотреть истину, глубинные, корневые истоки привычки смеяться над себе подобными. Многие исследователи полагали, что они раскрыли загадку смеха, открыли завесу вечного и мистического искусства. Но появлялись новые исследователи и задавали вопросы, на которые прежние теории не могли дать ответа.

Почему человек смеётся? Зачем он смеётся? Как найти формальное отличие смешного от несмешного? Эти вопросы оставались без ответа.

Для объективной оценки разработанной теории вспомним, в каком состоянии находилась теория юмора до настоящей работы. Доверимся мнению Сальваторе Аттардо как наиболее сведущего авторитета в данном вопросе. К тому же, доктор Аттардо редактирует International Journal of Humor Research и через его руки проходят все публикации в этом наиболее представительном печатном органе.

Согласно С. Аттардо (1994), существуют три группы теорий смешного, а именно:

Познавательные	Социальные	Психоаналитические
✓ Несоответствие	✓ Враждебность	✓ Высвобождение
✓ Контраст	✓ Агрессия	✓ Возвышение
	✓ Превосходство	✓ Освобождение
	✓ Триумф	✓ Экономия
	✓ Осмеяние
	✓ Унижение

Тем, кто взял на себя труд ознакомиться с приводимыми в нашей работе выводами и проведённым анализом, будет совершенно очевидно, что ни одна из этих теорий не в состоянии ответить на интересующие нас вопросы в силу ограниченности подхода. Ответы могут быть получены только в том случае, если рассматривать все теории вкупе, найти объединяющее их начало.

Сальваторе Аттардо, взявший на себя труд изучить все имеющиеся теории юмора, справедливо заключает, что

...теории, рассмотренные в этой книге, являются либо частичным развитием либо интуитивным направлением исследований и их анализ и выводы являются чуть более, чем анекдотичными.

В то же время, Аттардо выделяет семантическую теорию (SSTH) В. Раскина, как

формальную теорию, которая предсказывает и может быть опробована с помощью «жёстких фактов», таким образом, существует как бы согласие, что SSTH является наиболее мощной эпистемиологически и обещающей теорией, существующей в области лингвистических исследований юмора.

Но он же отмечает, что сам В. Раскин оценивает свою теорию более сдержанно. Он полагает, что теория, основанная на семантических различиях, не в состоянии дать количественую оценку субъекта юмора. Мы видели на примере “медицинского анекдота”, что это утверждение вполне справедливо.

Более того, теория эта не ставит даже задачи ответить на вопрос:

Почему люди смеются.

В этом смысле сравнение семантической теории с теорией магнитов как тел, обладающих полюсами, представляется вполне закономерным.

Разработанная теория юмора отвечает, как нам представляется, на все поставленные вопросы. Тайна юмора становится простой и почти очевидной. Разработанная концепция не противоречит ни одной из существующих теорий. Напротив, найдено общее основание для всего, написанного до сих пор. Теория юмора скорее объединяет наиболее очевидные концепции и данные науки в простую и стройную логическую систему. Более того, она находится в согласии с экспериментальными данными, сведениями и фактами из таких точных наук, как генетика и физиология.

В разработанной теории сформулирована цель юмора. Реакция человека на шутку или анекдот определяется не изяществом литературной обработки текста и не подачей его, но только той прибавкой к социальному статусу человека в группе, которую рассказываемая шутка или анекдот доставляют.

Юмор – бескровное, бесконтактное, интеллектуальное оружие, данное человеку для повышения его статуса по сравнению с окружающими. Это оружие может использоваться в непосредственном интеллектуальном сражении, когда целью является получение превосходства над соперником, унижение его, победа в словесном поединке. Это же оружие может использоваться для более мягкого продвижение по социальной лестнице, достижения внимания и авторитета в группе. Наконец, оно служит для привлечения внимания особей противоположного пола, что, как мы видели, заложено во вполне конкретном генетическом алгоритме развития человека.

Поскольку цель юмора сформулирована, механизм воздействия юмора представился вполне определённым. Рассказчик или автор шутит для повышения собственного социального статуса. Шутка должна быть составлена и преподнесена таким образом, чтобы статус слушателя также повысился, а статус высмеиваемого - понизился. Любой образец юмора представляет собой либо насмешку, ставящую целью унизить высмеиваемого и повысить статус остальных за его счёт, либо интеллектуальную задачу, повышающую статус тех, кто её разгадал.

Задача, составляющая основу любого образца юмора возвышения, должна иметь оптимальную сложность для того, чтобы быть разрешённой с течение короткого времени. В этом случае импульс эмоций достигает максимального значения. Радость от разрешения интеллектуальной задачи, связанная с повышением социального статуса приводит к всплеску эмоций, выражающемуся в улыбке, смехе или хохоте.

Безусловным достоинством предлагаемой теории можно признать тот факт, что она не нуждается во введении новых терминов, обходится без туманных понятий. Юмор – примитивное чувство и его природа объяснена самыми простыми средствами. Создан элементарный математический аппарат, позволяющий производить количественную оценку эффекта юмора.

Продолжение следует.

Что же дальше? Казалось бы, неразрешённых вопросов не осталось и завеса над тайной юмора поднята навсегда.

Представляется, что основные положения настоящей работы имеют более широкое приложение.

В первую, очередь, это касается такого искусства, как юмористическая проза. При чтении юмористических романов, повестей или рассказов, читатель лишь изредка разражается смехом. Однако, по мере чтения он получает удовольствие, отличное от удовольствия при чтении серьёзных литературных произведений. Разработанная теория позволяет производить подробное рассмотрение юмористических произведений с численным анализом каждого эпизода, в котором ЭЮ отличен от нуля. Очевидно, что множественные эпизоды мягкого юмора имеют кумулятивный эффект, направленный на постепенное повышение общего уровня эмоций. Постоянное разрешение нетрудных задачек, вкрапленных в текст юмористического произведения, сопоставление читательского эго с незадачливостью героев способствует Повышению Социального Статуса читателя и его самооценки. Очевидно, что подобный анализ известных юмористических текстов является естественным продолжением разработанной теории.

Во вторую очередь, было бы естественным применить разработанную теорию к искусству стихосложения. Чем отличаются стихи от прозы? Всего лишь двумя признаками: ритмом и рифмой. Ни один из этих признаков не несёт смысловой нагрузки. Но восприятие стихов разительным образом отличается от восприятия прозаических текстов. Почему?

Виталий Бернштейн в своей возвышенной статье «Что есть поэзия» писал:

Если в прозе, как верно отметил Пушкин, главные достоинства – это точность и ясность, то лирическое стихотворение часто отличается некой тайной, недосказанностью. И это придает ему дополнительное очарование.

Но в чём же заключается эта тайна? Способны ли следующие строчки тронуть читателя:

В Израиле не приветствуется исполнение произведений Вагнера, но мы с тобой уединимся и будем слушать его оперы несмотря на то, что где-то поблизости стоят в боевой готовности ракеты класса земля – небо и кто-то готовит танковую атаку?

Трогательно, но... не трогает. Те же по смыслу слова, будучи положены в стихотворные строки, воспринимаются совсем с другим чувством:

Пусть в небо нацелены «Стингеры»,
Пусть кто-то сидит на броне,
Мы «Нюрнбергские мейстерзингеры»
Послушаем наедине.

Вспомним процитированное во второй главе настоящей работы высказывание Лейбница о том, что

музыка есть радость души, которая вычисляет, сама того не сознавая.

Не происходит ли нечто подобное при восприятии стихов? Конечно, происходит. Стихотворные строчки воспринимаются нашим мозгом точно так же, как шутки. Мозг вычисляет ритм стихотворения, производя при этом несложную интеллектуальную работу. Мы сравниваем ритм, размер каждой строчки с соответствующей строкой, повторяющей этот ритм. Мы ловим рифмы в конце строк и соотносим их с рифмами в соответствующих строках. Размеры и рифмы могут быть несложными, но уровень интеллектуальной работы при восприятии стихов намного выше того же уровня при восприятии прозы. Это происходит не благодаря сложности умственной работы, но благодаря её быстротечности. При чтении прозаических произведений подобная работа не производится вообще. А вот при чтении самого простого ямба или хорея от нашего мозга требуется постоянное напряжение. Успешное восприятие стихов, сопоставление ударений и рифм, производимое в короткое время доставляет нам дополнительное удовольствие. Будет вполне логичным допустить, что удовольствие от восприятия стихотворных ритмов и размеров не добавляется, но умножается на удовольствие от восприятия смысла изложения. Формула (3), предложенная в главе 5, может быть использована для иллюстрации процесса восприятия стихов:

ЭC = УРР × УС

(9),

где ЭС – эффект от восприятия стихов,

        УРР – удовольствие от восприятия размеров и рифм,

        УС – удовольствие от смысла излагаемого.

Заметим, что знак умножения поясняет многократное усиление эффекта от стихов по сравнению с прозой, где УРР = 0. Поэтому даже несложный стихотворный ритм и непритязательные рифмы доставляют нам удовольствие. Вот почему, как выразился Валерий Лебедев в статье «О чём поют цикады»,

поэзия может позволить себе быть глуповатой, даже совсем тупой и ограничиваться слоговыми фиоритурами.

Коэффициент УРР компенсирует низкое значение УС.

Если мы знакомимся с большим количеством стихотворных произведений, интеллектуальная работа по восприятию ритмов и рифм становится автоматической. Распознавание простых размеров не доставляет нам прежнего удовольствия. Банальные рифмы типа день – пень легко предвосхищаются тренированным умом и начинают раздражать читателя, не принося ему ожидаемого наслаждения. Пресыщенный читатель требует более сложных ментальных упражнений. Четырёхстопный ямб ему надоедает. В ответ на этот запрос возникают более сложные стихотворные формы, ищутся свежие, неожиданные рифмы, следование первым и распознавание вторых повышает сложность той интеллектуальной задачи, которую читатель постоянно решает при чтении стихов. В этом и заключается «магия слова» стихов, которой приписываются таинственные свойства. Таинственными они действительно являются, но только до той поры, пока им не найдено объяснение. А суть объяснения заключена в формуле (9). Магия не исчезла, хотя и стала понятна.

Очевидно, что создание логичной теории стихосложения может быть начато с формулы (9) и ею же закончено. Но в промежутке между этими этапами лежит необъятное поле работы.

Процитируем другую фразу Виталия Бернштейна:

На карте разных видов человеческого творчества океан поэзии располагается где-то в промежутке между материками прозы, с одной стороны, и музыки, с другой.

Приложима ли разработанная теория юмора к другому материку, к музыке? Что такое музыка и чем она отличается от несвязного набора звуков, издаваемого теми же музыкальными инструментами? Что отличает музыку от какофонии?

Как писал в той же статье Валерий Лебедев,

Стихия музыки – звуки, организованные по своим собственным законам гармонии, контрапункта и прочих дисциплин.

Обратим внимание на слова организованные по законам. Теория музыки расскажет нам о том, что музыкальное произведение построено по «вертикальному» сочетанию звуков (главный из которых аккорд) и «горизонтальному» сочетанию (мелодия, аккордовая последовательность и т.д.).

Из теории музыки можно почерпнуть много сведений о том, как, по каким законам устроены оба ряда сочетаний, о принципах построения гармонических (аккорды) и мелодических (мелодии) интервалов. Например, можно узнать, что

интервалы, разделяющие звуки в аккорде, могут быть консонантными (октава, чистая квинта, чистая кварта, большие и малые терции и сексты) или диссонантными (секунды, септимы и альтерации консонансов – т.е. повышение или понижение тонов консонантных интервалов).

Но главное, что скажет нам теория музыки об аккордах это то, что

хотя одновременное звучание двух тонов разной высоты тоже может рассматриваться как аккорд (двузвучие), нормальный аккорд все же должен содержать не менее трех тонов, а следовательно, более одного интервала.

Мы видим в этом ключ к пониманию гармонического построения, его восприятия слушателем. Звуки в аккорде разделяются определёнными интервалами. Человеческий мозг в состоянии уловить эти интервалы и, что самое важное, соотношение между ними. Если человеческое ухо улавливает два тона, звучащих одновременно, в этом сочетании оно не улавливает никакой закономерности. Но когда добавляется третий тон, мозг получает возможность сопоставить интервалы между первым и вторым тоном с интервалом между вторым и третьим тоном и определить, являются ли эти интервалы одинаковыми или пропорциональными. Если соотношение между интервалами является логичным, распознаваемым, мозгу доставляет удовольствие нахождение этой логичной гармонии. Наслаждение от разрешения этой крохотной умственной задачи и есть то удовольствие, которое мы получаем от хорошо составленного аккорда.

Модифицируем теперь формулу (9) применительно к музыкальному произведению, например, песне:

ЭП = УРИ × УРР × УС

(10),

где ЭП – эффект от восприятия песни,
                  УРИ – удовольствие от распознавания музыкальных интервалов.

Если принять, что эта формула адекватно отражает величину эмоционального подъёма при прослушивании песни, можно увидеть, что всё тот же знак умножения объясняет, почему музыка, даже положенная на посредственные стихи, может доставить огромное удовольствие.

Разумеется, формулой (10) весь спектр воздействия музыки объяснить нельзя. Представляется, что применение разработанного подхода даст мощный инструмент к пониманию музыкального творчества. Хочется надеяться, что у разработанного подхода найдутся последователи, способные понять связь музыкальных тонов, описать их математически и разработать научную (не описательную) теорию музыки.

Что же касается исследований собственно юмора, то кажется вполне очевидным, что дальнейшая формализация может дать ключ к компьютерному генерированию юмора, а также численной оценке качества шуток и анекдотов. Разумеется, последнее мыслится только в приложении к конкретной личности, с учётом всех её знаний, предпочтений и способностей. Полное моделирование личности представляется сомнительным и неоправданно трудоёмким, но составление психологического когнитивного профиля человека вполне возможно на основании индивидуальных баз данных, содержащих пару сотен вопросов и ответов типа:

✓ как звали апостола Павла до обращения?
✓ ваш любимый вид спорта,
✓ курил ли Остап Бендер?

Книга Александра Лука «О чувстве юмора и остроумии» вызвала в своё время весьма негативную реакцию профессиональных юмористов. Известный писатель-сатирик Леонид Лиходеев посвятил ей разносную статью в «Литературной газете». Людей, любящих и ценящих юмор, беспокоило, что научное исследование явления смешного лишит его флёра таинственности, приведёт в конечном счёте к упадку искусства смешить людей. Такое же опасение высказывал и Михаил Жванецкий.

В данной работе показано, что юмор имеет примитивную, почти рефлекторную природу. Знание коленного рефлекса не поможет нам симулировать нервное заболевание. Многие мужчины хорошо знают, как устроено женское тело, но это отнюдь не уменьшает количество охотников добиться обладания им. Опасения Л. Лиходеева и М.Жванецкого являются, к счастью, напрасными.

На этой ноте мы и закончим наше изложение.

От редакции.

Неожиданно нашлись другие ноты...

Константин Глинка создал теорию исходя из восприятия анекдотов. А то, почему мы смеемся от щекотки, осталось не изучено.

Ниже мы публикуем еще один взгляд на смех (репринт из Комсомольской правды в Украине 29 Июн 2010), который, однако ничуть не умаляет значение разработки Константина Глинки, но также и не бесспорно...

УДК 159.9.072.432

Владимир Лаговской. СМЕШНАЯ ТАЙНА ЩЕКОТКИ.

Ученые пытаются найти смысл в самом бессмысленном ощущении человека.

Книсмесис - это вам не гаргалезис.

Специалисты различают два вида щекотки - по способам, ее вызывающим. И называют их по-гречески, в честь древних философов. Если щекотать легко и нежно, допустим, перышком, или травинкой, или, скажем, языком, да хотя бы с помощью ползающего по телу муравья, то это книсмесис. А если интенсивно и с применением грубой силы, то это уже гаргалезис.

- От книсмесиса, как правило, не смешно, - говорит профессор Лондонского университета Сара-Джейн Блэйкмор. - Но он может довести до исступления. Превратиться в пытку.

По словам Блэйкмор, сейчас принято считать, что реакция на легкую щекотку досталась нам от предков как защита от надоедливых насекомых и паразитов. Она указывает место, на которое надо обратить внимание. Усиливается со временем, если человек не избавляется от раздражителя его нервных окончаний. Откликается на него почти все тело.

Однако при такой логике остается непонятным, почему книсмесис в исполнении женщины приятен мужчине. И наоборот. Возбуждает. И если кажется пыткой, то очень сладкой. Загадка…

А с гаргалезисом еще сложнее. Никакой эротики, но люди его практикуют.

А мы почему-то хохочем.

Аристотель, Сократ, Платон, Леонардо да Винчи, Галилео, Декарт, Бэкон, Дарвин - все эти выдающиеся умы прошлого подбирались к загадке с разных сторон. Но так ее и не разгадали. Не слишком преуспели и потомки. Можно насчитать несколько сотен современных исследователей, которым щекотка не давала покоя. Но и XXI век не принес точных ответов на простые, казалось бы, вопросы. Например, зачем люди щекочут друг друга? Приятно ли им или невыносимо? А бурная реакция - гомерическое ржание, дурацкое хихиканье, поросячий визг, дикие вопли «ой, мама, щекотно - не могу!», конвульсии? Если это рефлекс, то для чего природа наградила им? А если элемент социального поведения, то в чем его смысл? И главная загадка: смех от щекотки. Ну откуда он берется? Ведь ничего юмористического не происходит.

Аристотелю, кстати, принадлежит эпохальное открытие. Путем многочисленных экспериментов он пришел к выводу: человек не способен сам себя защекотать. А тем более засмеяться от этого. Тоже странно. И в принципе верно. Хотя недавно ученые нашли состояние, в котором самоудовлетворение до смеха все-таки возможно. Но это - редкое исключение. В целом оно не опровергает Аристотеля, а лишь добавляет небольшой штришок к «щекотливой» картине, до конца так и не проясненной. Однако ученые не сдаются.

Идет коза рогатая...

Дальше всех в познании щекотки сейчас продвинулась доктор Кристина Харрис из Университета Калифорнии в Сан-Диего (США) - она уже лет 10 щекочет и себя, и добровольцев. По ее заказу инженеры даже изготовили агрегат в виде руки робота. Она - рука - может пальцем почесывать ступни, подмышки, ребра.

Вот так, делая гаргалезис то сама, то пальцем робота, исследовательница обнаружила: никакой разницы нет. Люди абсолютно одинаково ржут в ответ и на одушевленное щекотание, и на механическое.

- Очевидно, - говорит Кристина, - реакция на гаргалезис ближе к рефлексам, раз участие другого человека в процессе необязательно.

В поисках ответа на вопрос, зачем природа наградила нас столь необычным и вроде бы бесполезным рефлексом, доктор обратила внимание на детей. Их реакция на щекотку самая эмоциональная. И смеяться от нее младенцы начинают примерно с 6 месяцев.

Подтверждаю. Я, как и большинство родителей, регулярно играю с маленькой дочкой в «козу». Шевеля пальцами, приговариваю: «Идет коза рогатая за малыми ребятами…» Ну вы знаете: «Забодаю-забодаю!» Зачем это делаю - не знаю. Но с удовольствием наблюдаю, как ребенок хохочет.

Оказывается, делать детям «козу» очень полезно. Кристина выяснила.

- Смех от щекотки - самый первый, который появляется у человека, - объясняет доктор. - Потом из этой примитивной и рефлекторной реакции вырастает чувство юмора. А оно, в свою очередь, помогает адаптироваться и в окружающем мире, и в среде себе подобных. Поэтому, делая ребенку «козу» или что-то в этом роде, вы его развиваете. К тому же закладываете основы общения и учите «позитивному социальному взаимодействию».

Кристина не исключает и такого: замкнутые, угрюмые, не понимающие шуток и анекдотов люди вырастают из тех, кого в детстве мало щекотали.

Смятение чувств.

Но как объяснить, что у людей щекотка, особенно продолжительная, вызывает и отрицательные эмоции?

- Я снимала на видео людей, которых щекотала, - говорит Харрис. - И заметила странную мимику. Человек вроде бы смеется, а выражение лица такое, словно бы он еще и страдает.

По мнению Кристины, возникающие эмоции нельзя четко разделить на положительные и отрицательные. Потому что реакция на щекотку - это уникальное состояние, когда появляются и те и другие одновременно.

Предшественники исследовательницы рассматривали эмоции отдельно. И отводили им соответственно разные роли. Недовольство щекоткой, например, связывали с инстинктом защищать наиболее уязвимые части тела. Харрис же опять ссылается на детей. Мол, щекотка не столько пробуждает древние инстинкты, сколько развивает их. Заливаясь смехом, ребенок стимулирует взрослого продолжить игру даже тогда, когда она уже перестала быть только приятной. Но именно с этого момента и начинается тренировка способности защищаться. А у родителей одна задача - не довести чадо до слез.

Другой вопрос: почему и в зрелом возрасте люди продолжают реагировать на щекотку, почти как дети? Ответа пока нет.

Декарт приписывал щекотке метафизическую природу, считая, что щекотание занимает пограничное положение между духовным и телесным. По его мнению, это «удовольствие, не отрицающее страдания».

Кстати.
Ужасная пытка.

В Средневековье голые ступни ног жертвы фиксировались, и каждый, кто проходил мимо, мог пощекотать их.

При наиболее простом варианте щекотали чувствительные места либо руками, либо волосяными щетками, кистями и жесткими птичьими перьями.

Палачи щекотали пятки, соски, паховые складки, половые органы, под мышками, а женщин еще и под грудями. Существовали и более извращенные методы: например, ступни посыпались солью, которую затем слизывали овцы.

Еще одна загадка.
Когда спящий проснется.

Доктор Марк Блэгроув из британского Университета Уэльса обнаружил, что самощекотание вызывает смех у человека, которого неожиданно разбудили в фазе так называемого быстрого сна. Почему? Ученый не разобрался. Подметил лишь, что эффект длится несколько минут, пока мозг находится в промежуточном состоянии - между сном и бодрствованием.

И, кстати, о снах. Их толкователи утверждают: испытывать от щекотки неловкость во сне - к раздражению от вмешательства в личную жизнь наяву. Хохотать - к обману. Щекотать - к ревности.